Сьюзен Хилл "Смерть под маской"

Вот вам очередной переводческий выверт: этот роман Сьюзен Хилл, которую в наших палестинах знают в основном как автора «Женщины в черном» (и все из-за того, что данная книга стала основой для одноименного фильма с Дэниэлом Рэдклиффом), на самом деле называется совсем по-другому. Вот предельно буквальный перевод оригинального названия: «Человек в картине: История призраков». Тут стоит сказать, что предлог «в» очень важен, а призраков пусть и много, но они не так просты, как можно ожидать. «Смерть под маской», конечно, звучит эффектно, но по сути не очень-то подходит, пусть и смертей в романе предостаточно, и маски играют значение. История же эта для одного из героев как раз и начинается с картины, хотя на самом деле и запустила ее, в общем-то, обычная буря человеческих страстей.

На стене у кембриджского профессора Тео Пармиттера висит полотно, датируемое XVIII веком, на котором изображен венецианский карнавал. Полотно вроде бы ничем особо не примечательно, но при внимательном рассматривании вызывает чувство тревоги. Именно про эту картину за пару зимних вечеров Тео Пармиттер и расскажет своему бывшему ученику достаточно зловещую историю. Профессора можно было бы заподозрить в том, что он ненадежный рассказчик. Но даже если он и приукрасил события далекого прошлого, то в том, что картина не так проста, как кажется, у его гостя нет причин сомневаться. Сперва он столкнется с чем-то непонятным в самом колледже, а потом на собственной шкуре проверит истинность рассказанной истории. И, наверное, самое интересное в «Смерти под маской» и заключается в том, что она не исчерпывается одним только рассказом старого профессора.

Если не знать дату написания «Смерти под маской» (2007-ой год) и опираться только на сам текст, может возникнуть впечатление, что ее написали в эпоху расцвета готической прозы. Маркеры времени практически отсутствуют. Само по себе построение повествования (есть рассказчик, который фиксирует рассказ другого героя) заставляет вспомнить если не Вашингтона Ирвинга и Натаниэля Готорна, так хотя бы Эдгара По. Сюжет опять же — проклятая картина, призраки, обреченная с самого начала схватка с судьбой, гипертрофированные страсти. Да, стилизация у Сьюзен Хилл получилась качественная. Когда в финале читаешь про телефоны и автомобили вместе с самолетами, то удивляешься, а ощущение того, что в романе описывается, например, конец XIX века не проходит. Вообще, упоминание телефонов в финале не идет на пользу истории и вызывает раздражение. Но не потому, что атмосферу разрушает (отнюдь), а потому, что подчеркивает глупость одной из героинь. Она могла бы позвонить по телефону, и все, скорее всего, закончилось бы хорошо. Но не позвонила. А автор не потрудилась объяснить этот момент. Сьюзен Хилл, вообще, не стремится в этой книге что-либо объяснять. Если обратить внимание на этот аспект, то сразу становится ясно, даже если читатель не в курсе о дате написания (напомним, это 2007-ой), что «Смерть под маской» не могла быть написана в эпоху расцвета готической прозы. Тогда как раз стремились все по возможности разъяснить.